Пантюхин Анатолий Филиппович

Учителей в нашей школе не было плохих. Это по большому счету. А впрочем, и по любому другому.
     Но Анатолий Филиппович был среди них все-таки лучший.И по таланту, и по человеческим качествам. К тому же не нужно забывать о мужской харизме: все девчонки были в него влюблены. Ну или почти все. Среди моих подружек уж точно.
 Было это так давно, уже и не верится, насколько давно – пятьдесят лет назад.
     Мы после восьмилетки перешли из одного корпуса в другой в нашей родной Олекминской школе им. Яковлева. Наш 9А занимал угловую комнату с юго-западной стороны. На задах глухая стена с навсегда закрытой пожарной дверью. Справа, как зайдешь в класс кафедра с доской. Южная стена с большими окнами. За ними огромные деревья нашего сада, двор, соседнее покинутое нами здание. В самые короткие и скованные стужей декабрьские дни мы приходили сюда в тепло и уют нашего 9А, то можно было додремывать за партой или любоваться на сиреневый медленный рассвет за окнами. Это был кабинет физики. За стеной прекрасно оборудованная лаборатория с застекленными шкафами, с приборами, с длинным столом посередине и радиорубкой – коморкой, огражденной там же.
 Итак, урок физики. Анатолий Филиппович входил, быстро окидывал нас внимательным, немного насмешливым взглядом. Никогда не угрюмый, не мрачный, казалось, всегда в прекрасном настроении. Нотации отсутствовали вообще. Помню мы с Галей перешли с камчатки к Валере Белову на первую парту. Была практическая, перед нами – приборы и листики с заданием. Валера пытался работать, а мы хихикали, перешептывались, не хотели уняться. Да и, может, соседство юноши будоражило. Анатолий Филиппович не стал нас отчитывать, просто подошел и задал несколько вопросов, тихонько посадив кое-кого в лужу. Всё. Тишина. Никакого ля-ля, деловое состояние до конца работы.
 Внешне он был обычный наш сибиряк. Среднего роста, крепкий, подвижный. Красив – некрасив? Как-то не подходил под такое определение, да оно и не совсем мужское, но стоило немного пообщаться с ним, увидеть его глаза, почувствовать ум, внутреннюю силу и уверенность в себе – все, ничего не надо доказывать, мы дети это чувствовали и были покорены. И строгость в соединении с добротой, её он и не показывал – мы, ещё чистые и неиспорченные, это интуитивно ощущали.
 Очень талантлив. Он дал нам больше, чем физические понятия. Например, научил логически мыслить. На выпускном экзамене мне достался билет, в котором два вопроса знала, а третий – ну полный мрак. К тому же там должна прозвучать формула, а у меня в голове пусто. Но вот сосредоточилась, подумала и вывела её сама. Даже удивилась. Как он умел это делать не знаю. Не было на уроках никаких педагогических фокусов. Просто очень деловое, емкое общение, идеальное знание предмета, четкое изложение материала с постоянным побуждением мыслить. Совместный труд, интеллектуальный труд нас школьников и учителя не замыкался только на физике. Помню, задали ему вопрос: “А если человечество – только плесень на крошечной планете?” И получили ответ.  Нет, человечество не плесень, иди вперёд, не трусь, будь оптимистом.Это не физика, а философия, формирование мировоззрения. Встреча в юности с таким учителем, память о нем и сейчас помогает не разувериться в себе и людях. Конечно, он был отмечен. Такой талант не заметить невозможно. Что значит, например, в 60 годах посещение его урока телевизионщиками из столицы… Это и сейчас было бы не маленьким событием в Олекме. А тогда просто показатель его профессиональной высоты. У него были, видимо, глубокие генеалогические корни как мастера, инженера, интеллектуала. В их Пантюхиных, усадьбе рядом с добротным красивым домом на задах имелся огромный сарай, кстати, как и у большинства Олекминчан. Просто промышленных размеров. Он был наполнен множеством механизмов, инструментов, конструкций. Наверное, ещё его предки интересовались, собирали и использовали всё это богатство, были мастеровыми людьми с техническими склонностями и хозяйственной сметкой. Его жену мы видели только издали. Она преподавала математику в вечерней школе. Говорили, что у них была любовь ещё со студенчества. Но не было детей. И она лечилась. Тогда ведь в санаторий трудно было достать путевку. Да ещё, наверно, трудней попасть на самолет, чтобы долететь до этого санатория. Тоже говорят, что он “достал” этот билет , АН-24 взлетел и в нашем же районе рухнул. Место катастрофы оцепили. Но он прорвался. Был рядом с ней, прощался. Анатолий Филиппович тяжело переживал утрату. Винил себя. Пытался заглушить боль. Он временами уходил в радиорубку, закрывался в ней. Мы вместе со своим учителем переживали тогда и всё помним сейчас. Кстати, о радиорубке, куда он уходил со своей трагедией и мучительными воспоминаниями… Она тоже была устроена им. И на переменах мы слышали хорошую музыку, иногда даже танцевали, шерочка с машерочкой. Прерывалась мелодия, передавали какие-то общешкольные новости, объявления. Прошло время и Анатолия Филипповича началась новая жизнь. Он преподавал в сельхозтехникуме. Встретил девушку, женился, родились дети. Мы только сейчас понимаем, как нам фантастически повезло встретить такого учителя: умного, понимающего, давшего прекрасные знания, даже больше этого – своим примером показавшего, каким должен быть человек. Так жаль, что он рано ушел из жизни. Лучших почему-то на небо забирают первыми. Хотелось бы подойти к его детям, рассказать им, каким необыкновенным, сильным и красивым был их отец.
Наш любимый, лучший, прекрасный Анатолий Филиппович. Мы помним Вас.