В основу рассказа взят реальный случай. Это были 70-е годы, в одной из центральных газет мне попалась на глаза небольшая  заметка, рассказанная, как реальный случай. Она произвела на меня очень сильное впечатление и почему-то часто вспоминалась.  Мне было жаль мальчика, с которым произошла страшная беда,  и мне захотелось рассказать эту историю, но уже в другом ключе, более оптимистическом.  Хотелось, чтобы люди берегли свои семьи.

Егорка сидел на лавке и с тоской поглядывал в окно. Там за окном кипела жизнь! И не просто какая-то, а самая настоящая, наполненная радостным визгом  и счастливым смехом. Накануне всю ночь валил снег, он был белый и пушистый, как мягкая перина.  Сейчас  на этой перине прыгала, скакала, падала в неё и кувыркалась, рыла замысловатые ходы и лепила крепости, целая толпа ребят  и девчонок со всех соседних домов.  И только он один смотрел на этот праздник из окна, вместо того, чтобы быть там в этой весёлой, визжащей от избытка счастья и радости, ребячьей куче.

Вчера Егорка с пацанами играл в войнушку, со всех сторон летели снежки, отряд разведчиков, командиром которого он был, подползал  к вражескому штабу. Несмотря на свой малый рост, Егорка часто занимал в играх ведущую роль, потому что в его рыжей, вихрастой голове всегда была куча разных придумок, планов и фантазий. Никто лучше Егора не мог организовать таких интересных развлечений, которые всегда сопровождались таинственностью, требовали смекалки и выносливости, а иногда даже самой настоящей смелости. И вроде бы  силой особой не отличался десятилетний Егор, но был он шустрый, вёрткий, очень быстрый. Ещё он, как никто другой из его друзей,   знал множество всевозможных историй. На самом деле, всё это объяснялось просто: дело в том, что Егор, ученик четвёртого класса местной восьмилетней школы, очень много читал. Он прочитал все книги в их школьной библиотеке для младшего и среднего возраста и теперь потихоньку, когда бывал   дома один, читал книги, которые мама в заводской библиотеке брала для себя. Мама Егорки —  Полина, тоже была охоча до чтения, она-то и пристрастила сына к книгам. К счастью для парнишки, Полина тоже увлекалась фантастикой и приключениями. Иногда, она приносила толстые романы и повести, о том, как наш советский народ восстанавливает страну после войны, осваивает целинные земли. Эти книги, за неимением других, Егор тоже читал, пропуская всякие «телячьи нежности» про любовь.

***

Шёл к завершению 1959 год, через неделю наступает 1960-й! Все эти «трудовые подвиги народа», как пишут в газетах и говорят по радио, знакомы каждому мальчишке в их посёлке не понаслышке. В первые военные годы в их никому неизвестный уральский посёлок «Ромашкино» эвакуировался Ленинградский станкостроительный завод имени Ильича.  До войны завод выпускал высококачественные точильно -шлифовальные станки для заточки инструмента.  В «Ромашкине»  на заводе стали изготавливать зенитные и противотанковые установки, миномёты и пулемёты. Вместе с заводом эвакуировали детей, оставшихся без родителей. Среди них в «Ромашкино» приехала Егоркина мать Полина, тогда ещё двенадцатилетняя девчонка, родители которой погибли в первые дни войны.  Полина воспитывалась в местном детском доме, получила среднее образование и освоила профессию токаря. После войны Ленинградский станкостроительный вернулся в Ленинград, а на его базе в «Ромашкино» появился завод по изготовлению сельскохозяйственного оборудования. И это было правильное решение партии и правительства, так как в соседнем Казахстане вовсю шло освоение целинных и залежных земель. Егор гордился своей могучей советской Страной, для которой был дорог любой человек, где учитывалась каждая мелочь, где планировался каждый шаг в развитии хозяйства. По утрам он  просыпался под звуки Гимна, транслируемого по радио и, неизменно его охватывало чувство торжественной гордости и радостной уверенности.

Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!

Свои чувства он не мог обозначить словами, но они были…  Если бы какой – то пацан сказал ему,  что   наступит время, когда люди не будут просыпаться под звуки гимна своей Страны, он бы ни за что не поверил и, скорей всего, даже побил того пацана.

Сегодня Егорка мог читать хоть до самого вечера, пока с работы не вернётся мать, но… читать совсем не хотелось. Все мысли, весь интерес мальчишки был устремлён на улицу, где ватага друзей кувыркалась в куче свежевыпавшего снега. Вчера во главе отряда разведчиков из трёх человек, он полз к вражескому штабу, они должны во чтобы-то не стало взять «языка». Наконец, они добрались до цели, Егор крикнул: «Вперёд!», ребята тут же вскочили, закидали штаб снежками – гранатами и ринулись вперёд. А их командир остался лежать в снегу, потому что кто-то невидимый крепко схватил его за ногу и не отпускал. В пылу боя Егор изо всех сил выдернул ногу из лап врага. Старенький, много раз, штопанный и подшитый валенок, не выдержав рывка, разлетелся на кусочки. Валенки действительно, были очень старые, пару недель назад дед Степан, подшивая их, так и сказал, что до конца зимы они вряд ли дотянут. Но валенки не протянули и двух недель, а виной всему такая активная мальчишечья жизнь. Особенно обидно было то, что новогодние каникулы только начались, впереди Новый год и ещё две недели отдыха, а он… без валенок!!! И нет надежды, что мама сможет их купить до конца каникул, хорошо, если ещё к школе получится…

Егоркин дом стоял в конце улицы у самой опушки леса. На  этой самой опушке и  расцвела буйными красками счастливая и радостная жизнь поселковой ребятни. Зимой строили крепости, рыли ходы, катались с горки или прыгали в пышные сугробы снега с крыши старого сарая. Сарай стоял около леса, в нём хранили дрова, он  был высокий, больше трёх метров высотой и хоть мальчишки   старались наметать большие сугробы, прыгать всё равно было немножко страшно, даже в животе щекотало в полёте. А летом играли в лапту, в казаков-разбойников, гоняли мяч. На краю опушки расположились высокие качели, а рядом с ними несколько скамеек и большой стол.   Скамейки, стол и качели строил никто иной, как Кузьма – Егоркин отец.   Ещё отец каждый раз к Новому году ставил на опушке ёлку, и вся окрестная ребятня получала огромные заряды счастья, наряжая её.  Вспомнив об отце, Егор тяжело вздохнул. В этот раз ёлки не будет! И валенок нет! И нового радиоприёмника «Рекорд», который мама получила за передовую работу к 7 ноября, тоже уже нет! Нет и паласа, на который мама три года откладывала деньги и, которому они так радовались. Егор вспомнил, как месяц назад мама сообщила, что подошла её очередь на палас. Они тащили палас из магазина и мечтали, как постелют его в комнате перед своим новеньким   «Рекордом». Вечером погасят свет, лягут животами на палас, «Рекорд» будет весело подмигивать им зелёным глазом и рассказывать голосом любимого диктора что-нибудь интересное из рубрики «Литературные чтения». Полина с Егоркой так размечтались, что не заметили, как свернули с тропинки и свалились в огромный сугроб. Зима нынче была тёплая и снежная, сугробов было много, кувыркайся, сколько хочешь. Егорка снова вздохнул,  вспомнив, что лишён теперь этой возможности, но вскоре вновь заулыбался. Он вспомнил, как выскочил дед Степан, около дома которого, они свалились в сугроб, стал выгребать их из сугроба и радоваться вместе с ними. И эту радость порушил его отец, его любимый отец,   незаметно ставший чужим, угрюмым, а зачастую и жестоким…

***

— Егорка! Сын, ты где? Беги скорей ко мне, глянь, что я принесла?! — радостно раскрасневшаяся Полина вынимала из сумки свёртки, кульки и складывала их на кухонный стол. Один кулёк порвался и из него посыпались любимые ириски «Тузик», «Золотой ключик» и «Кис-кис».

— Мамка, мамуля! Откуда такое богатство?! – суетился вокруг неё тоже радостно раскрасневшийся сын.

— Премия к Новому году! Я ведь не ждала её, потому что подарок получила в ноябрьские, — тень промелькнула на лице Полины, вспомнившей про судьбу так недолго радовавшего их «Рекорда», но тут же сменилась светлой улыбкой.

Егор всё заметил, но вида не подал. Они с мамкой были оптимистами и предпочитали радоваться всему хорошему, стараясь поскорей забывать неприятности. Да и друг друга расстраивать не любили.

— Урра-а-а! – закричал Егор, прыгая и издавая звуки, как индеец, приключения про которых они с матерью любили читать.

— А это ещё не всё…, — и мать жестом фокусника достала из сумки… Валенки! Новенькие! Серого цвета!

— Маам…, — слов у Егорки больше не нашлось, и он благодарно уткнулся в мамино плечо.

В сенях послышался топот сбиваемого с обуви снега, в двери два раза стукнули и на пороге в клубах морозного пара показался дед Степан. Поглядев, на испуганно застывших, Полину с Егоркой, дед понимающе усмехнулся:

— Двери-то в сенях чего не закрыли на задвижку, — проворчал добродушно Степан, — Егор! Держи подарок! – и дед протянул мальчишке … валенки!  Эти валенки были тоже серые, но с толстой подошвой, подшитые дедом и с красивыми фигурными кожаными вставками, вшитыми по бокам валенок.

— Дед! Какие валенки! Я красивее никогда не видел. Ой, а мама мне тоже купила валенки. Мамуля твои тоже очень красивые, — сын виновато глянул на мать.

— Не смущайся, сынок, валенки деда Степана, в самом деле, красивее. А, ещё ценно то, что он их подшил своими руками для тебя, — ласково поерошила Полина рукой вихры сына.

—  Парень, да тебе вообще крупно свезло, иметь две пары валенок в твоём возрасте — это ведь мечта каждого пацана. В одних в школу или там с мамкой чинно прогуляться, а в других – катайся, кувыркайся в снегу, сколько душеньке угодно, — и дед Степан довольно усмехнулся в свои пышные усы.

Когда они напились чаю и Егорка убежал в комнату, дед тихо спросил: — Ну, что, Полинка, приходил твой-то?

— Да нет, не было. Да и пришёл бы, уже не пустила. Целый год терпела все его пьянки, терпела, что по неделе дома не бывает, зарплату давно не приносит, хмурый стал, угрюмый. Терпела, когда стал всё из дома тащить, когда ударил меня, но, когда он сына избил, наступил предел. Всё, это уже чужой человек, это не мой Кузьма, которого полюбила с первого взгляда и никого другого рядом с собой не хотела. Чужой…  После Нового года подам на развод, — решительно глянула на Степана Полина.  Дед Степан уже давно заменил ей и родителей и всех родных. К нему она бежала и с горем и с радостью, и за помощью, и просто посидеть, попить чаю, отдохнуть душой.

— Даже не знаю, что и сказать. Был человек – и нет его. Какой бравый с войны пришёл. Герой! Медали на груди! А как красиво за тобой ухаживал. С Егоркой возился, учил его всему. Как подменили мужика! Эх…, — дед расстроенно махнул рукой, сразу засуетился, засобирался, незаметно смахивая слезу, — иди, дочка, закрой за мной дверь, темно уже на улице.

***   

На улице снова метёт метелица, качается и скрипит крышка над уличным фонарём, свет от фонаря неровной дорожкой колышется на полу. Егорка давно спит, сладко посапывает носиком. «Какой он у меня ещё малыш, — ласково подумала Полина, укрывая сына одеялом, —  А уже как взрослый заботится обо мне. И печку протопил и картошку к моему приходу сварил. Всё умеет делать и ведь даже не ленится. Лёгкий на подъём и всегда старается всё воспринимать радостно. Самой Полине сегодня никак не спится, но это ничего, завтра выходной.  Как всегда, когда Полине не спалось, ей вспомнилась мать: «Мамочка, родненькая, как же мне тебя не хватает. Как я была счастлива совсем недавно, а сейчас иной раз впору завыть. И завыла бы, если б не Егорка».

Перед глазами промелькнула вся жизнь. Вот она идёт с белыми бантами в косичках первый раз в школу, немного страшно, но с двух сторон её за руки держат мама и папа. И все они такие счастливые! А вот они с мамой провожают отца на фронт, а через два месяца читают «похоронку», а вскоре мамина сменщица приходит за ней, чтобы собрать и отправить сюда в «Ромашкино», потому что большая часть завода разрушена фашистскими бомбардировщиками, много людей погибло, среди них Полинина мама. Долго Полина приходила в себя от постигшего её горя. Помог детдомовский истопник и сторож – дед Степан, который на войне потерял сына, а потом и жену, не перенесшую горе.  Так они и отогревали друг друга своим теплом и заботой.

Вспомнилась первая встреча с Кузьмой, рождение сына, счастливая семейная жизнь и неожиданное превращение Кузьмы в чужого враждебного человека. Нельзя сказать, чтобы Кузьма совсем не выпивал, но не любил он это дело. Если уж совсем никак нельзя не выпить, то только сто грамм и один раз. Друзья знали эту его особенность и не заставляли, как это иногда бывает. А многие помнили его отца добрейшего, безобидного человека, но горького беспробудного пьяницу, который однажды замёрз в сугробе, так и не дойдя до дому.  Веселиться Кузьма умел и без всякой выпивки, он  и на баяне играл и песни пел лучше всех. А Полинка всегда подхватывала песню. Как запоют вдвоём, красивые, счастливые, все на них не налюбуются. Год назад, как раз так же под Новый год пришёл домой Кузьма пьянющий, каким Полинка его сроду не видала.

И с тех пор всё пошло – поехало: с работы уволили, всё из дома за бутылку выносил, недавно даже ударил её, когда она отняла бутылку и вылила водку в помойное ведро. И это она стерпела, всё надеялась на что-то. Но вот то, что он недавно сына побил, она уже не стерпела, выгнала его. А случилось это, когда он стал выносить из дома, недавно поселившегося здесь их с Егоркой любимца – радиолу «Рекорд». Полина была на работе, никто Егорке не мог помочь. Он вцепился в радиолу, кричал, плакал, просил, но это чужое чудовище, которое когда-то было его любимым отцом, грубо избил  сына и отшвырнул его, как ненужную тряпку. Полина тихонько заплакала и измотанная тяжёлыми воспоминаниями, наконец, заснула.

***

Егорка проснулся, но не торопился открывать глаза, никак не желая расставаться с необыкновенным сном, где он с мамой и папой плыл в лодке по озеру и все они были очень счастливые. Вдруг он ощутил запах горячо любимых им яблочных оладий. «Мама проснулась, оладьи жарит. О! А ещё – валенки! У меня есть валенки, да не одни, а целых две пары! Сейчас я встану, поем и побегу на улицу. Какой счастливый день!», — все эти мысли вихрем промчались в Егоркиной голове, а сам он уже сидел на кухне  и уплетал одну за другой оладьи, которые мама горкой выложила перед ним на большой тарелке. И вот он уже катится с горы, а потом барахтается в снегу с Кешкой и Тимошкой. Время пролетело незаметно, стало темнеть, и Егор вспомнил, что мама просила купить к ужину хлеб. Делать нечего надо идти в магазин за хлебом, а вот и три рубля на хлеб, хорошо, что хоть не выронил, кувыркаясь в снегу.

Магазин    располагался почти в конце улицы. Егор купил хлеб и пошёл назад, домой, предвкушая вкусный ужин. Вдруг, парнишка остановился, как вкопанный, ещё толком не разглядев, кто же преградил ему дорогу. Перед ним, покачиваясь, стоял отец. Он был хмур и зол, брови сошлись на переносице:

— И куда это мой сынок направился? Ах, он хлеб купил, обедать собирается? А что отец голодный ходит, вам всё равно? – язвительно усмехаясь, рявкнул папаша. Он вырвал из рук застывшего в ступоре Егора, хлеб, отломил грязной рукой с чёрной каймой под ногтями большой ломоть, и стал жадно его есть. Оставшуюся часть хлеба зашвырнул в сугроб. Тут взгляд его упал на Егоркины новые валенки.

— Ах ты, гадёныш! Гляди-ка, они новые валенки покупают, а отцу ни поесть, ни опохмелиться не на что! А ну, быстро снимай, кому сказал, — заорал он, схватив сына за воротник тулупчика.

— Папа, ты что! Смотри, мороз поднялся, вечереет. Уже, наверное, почти тридцать градусов мороза, — пытался Егор образумить отца.

— Ничего, добежишь, если замёрзнуть не захочешь, — с этими словами Кузьма толкнул парнишку в сугроб, сорвал с его ног новенькие валенки и, пошатываясь, поспешил вдоль улицы.

Слёзы застилали глаза, яркий, разноцветный, наполненный счастьем мир, окрасился в чёрный цвет. Егорке не хотелось ни вставать, ни куда-то идти, но тут о себе дал знать мороз. Ступни ног, одетые только в носки, мигом заледенели, затем в них вонзились миллионы тонких, острых иголок. Егор вылез из сугроба и помчался по улице домой, на улице уже никого не было видно, все сидели дома, ужинали и грелись у своих печек. И никто даже не догадывался, что по ледяной улице посёлка бежит один мальчишка почти босиком.  Вскоре ноги вообще перестали, что — либо чувствовать, перед глазами всё плыло и качалось, коленки подогнулись и Егор упал прямо посреди улицы. И он уже не видел, как к нему бросился дед Степан, который возвращался из школы, протопив школьные печи на ночь.

Очнулся Егор только назавтра к вечеру. Всю ночь он метался в жару, бредил и шептал: «Папа, папочка, не отнимай валенки. Папа…». Всю ночь не отходили от него мама с дедом Степаном. Дед поил его отварами, приготовленными по одному ему известным рецептам. Мама натирала ему ноги водкой, меняла компрессы на голове, протирала слабым раствором уксуса спину и грудь. К утру температура спала, и Егорка крепко уснул. Проснулся он  к вечеру, с ощущением сильной слабости и с болью в обмороженных ногах. Ноги были смазаны каким-то вонючим жиром и обмотаны старыми простынями. Мама и дед Степан сидели рядом с кроватью, лица у них были печальные и усталые, но ни о чём они его не спрашивали. Егорка им обо всём поведал, сам того не желая, в бреду.

 

***

Кузьма медленно брёл по длинной центральной улице посёлка, ноги цеплялись друг за друга, в голове шумело, будто там устроился пчелиный улей, руки тряслись, во всём теле похмельная ломота, очень хотелось пить.  Но мысли уже бежали трезвые: «Как скверно на душе… Что-то случилось плохое… Ну, хорошего-то у меня уже давно ничего нет. Нет! Что-то произошло страшное!!! Но, что, что? Вспомнить бы… Я не могу ЭТО выкинуть из головы, душа ноет. Но знать бы, что оно такое ЭТО». Вдруг, Кузьма вспомнил, как он в детстве ходил по деревне и искал отца. Они тогда жили в небольшой деревеньке около этого посёлка. Он тащил отца на своих худеньких детских плечах, иногда падал вместе с ним в лужи, поднимался и снова тащил. Он очень любил отца, отец был добрый, но безвольный человек. Отец давно уже не работал, собирал подаяния на пропой и выносил из дома всё, что представляло хоть какую-то ценность. Вспомнил худенькую, вечно озабоченную мать. Кузьма боялся, что у него может появиться тоже алкогольная зависимость, поэтому он никогда не пил и  впервые позволил себе выпить на фронте, но и там не злоупотреблял.

На фронт он был призван восемнадцатилетним в 1943 году, война продвигалась к Победе и уже не была такой жестокой, как в начале. После войны домой он не вернулся, родителей в живых уже не было. Он поехал в «Ромашкино» вместе с другом, который был отсюда родом. Друг Колька долго здесь не задержался, уехал на Север, а Кузьма вскоре встретил здесь своё счастье. Год назад друг вернулся, это был уже совсем другой человек, он попал там, на Севере «в историю», отсидел и приехал в родные края. Кузьма был рад другу, он всячески пытался вытащить того из депрессии и не заметил, как сам  стал беспробудно пьянствовать. В минуты отрезвления, как сейчас, он корил себя, клялся бросить пить, вернуться в семью: «Эх, жизнь моя – жестянка! До чего ж я докатился, семью потерял любимую… Неужто, как отец когда-нибудь напьюсь и замёрзну в сугробе?!»… «Сугроб! Егорка! Сынок…».

Страшная картина мгновенно всплыла в памяти: он в пьяном угаре бьёт сына, стаскивает с него валенки. Бежит,  и, оглядываясь, видит, как сын лежит в сугробе…  Егорка остался неподвижно лежать в сугробе! Страшный звериный крик вырвался из горла, за забором истошным лаем залилась собака, за ней другая. Кузьма ничего не слышал, никого не видел, он не разбирая дороги, нёсся домой, влетел в дом и замер. На кровати, на высоко взбитых подушках, лежал его сын. Худенькое личико совсем осунулось и побледнело так, что стали ещё сильней видны веснушки, яркие янтарного цвета глаза лихорадочно блестели.

— Сынок, ты живой… прости, прости…,-  упав на колени перед кроватью забормотал Кузьма, стало легче дышать. Всё не так страшно. – Сынок, я куплю тебе новые валенки, я не буду больше пить, я буду работать, я заработаю…

— Не надо… Папа, мне уже не надо больше валенок, — сын замолчал, ему было трудно говорить, сил пока было мало. Он хотел сказать, что мама купила валенки, а дед Степан всю ночь их подшивал, чтоб они стали такими же красивыми, как те, что отнял отец, но не успел. Отец вскочил, сдёрнул одеяло и увидел вместо Егоркиных ножек какие-то бесформенные культи завёрнутые в белые тряпки. Он всё понял, вот оно ЭТО страшное, что он не мог вспомнить. Оно случилось! И виной всему он – отец!

На стук упавшего крупного тела прибежала задремавшая Полина. На полу в глубоком обмороке лежал Кузьма, которого она не сразу узнала. На месте его буйных чёрных, как смоль, кудрей, сияла белизной шапка густых прямых волос.

 

***

А через пять дней Егор вместе с друзьями, немножко спотыкаясь и прихрамывая, крутился вокруг огромной ёлки, которую, как всегда на Новый год, поставил на опушке его отец. Кузьма стоял поодаль и с любовью, но немного виновато поглядывал на сынишку. Правой рукой он обнимал, доверчиво прильнувшую к нему, Полину. Подбежал дед Степан: «Ну, что же вы стоите, по радио идёт поздравление, сейчас куранты будут бить», — и он потряс перед ними бутылкой «Шампанского».

—  Дед, убери ты от меня это гадкое зелье, — с отвращением скривился на «Шампанское» Кузьма, — Чтоб я ещё когда-нибудь, хоть каплю…